— Что дальше? — устало спросила его, выходя от портного. — Ты мне волосы обрежешь?
— Зачем? — искренне удивился он. — По местной моде твоя прическа весьма красива.
— Ну, Инге же ты обрезал.
— Это легенда, Ларис, — вздохнув, он обнял меня за талию и повел вниз по улице. — Было слишком много вопросов по поводу ее прически, вот мы и выдумывали ответы. А правда — она попроще. Ты ведь знаешь, что она себе руки порезала. Сильно порезала, у нее потом еще долго пальчики не шевелились. Не могла она косички себе заплетать. Пришлось вызывать парикмахера и заказывать для нее прическу, не требующую сложного ухода. Ну а потом — она уже сама не захотела отращивать. Говорила: прошлого не вернешь. У нее ведь прежде очень длинные волосы были, едва тротуар не мели. Ей таких уже не отрастить. А жаль.
— Жаль? Ты ж сам говорил, что тебе косы не нравятся.
— Косы не нравятся, а длинные распущенные волосы — очень даже.
— Но с распущенными невозможно ходить, они путаются ужасно.
— А они мне в постели нравятся, — шепнул он мне на ушко, — там ходить далеко не надо.
Я покраснела, дернулась, но держал он меня крепко, и мы шли дальше.
На постели, вопреки моим опасениям, он действительно не настаивал. Но зато настаивал на своем праве использовать меня в качестве кошки, и в этом бывал абсолютно непреклонен.
— Я устал, — сообщал он мне на все мои возражения и утаскивал к себе в кабинет. Усаживал на колени, и гладил, тискал, теребил… Даже не целовал. Просто сидел, откинувшись, в кресле, полузакрыв глаза и думая о чем–то своем, а руки его скользили по моему телу, порой забираясь мне под одежду, а порой не заморачиваясь даже этим. Сначала я стыдилась этих ласк, потому как начальник с подчиненной — это отвратительно, это пошло и гнусно. Опасалась, что однажды он зайдет слишком далеко и не остановится. А потом привыкла. Он был не голоден. И как женщину он меня не хотел. Ему просто нужна была кошка.
— Мне нравится твой запах, — говорил он мне на все «зачем» и «почему», — просто нравится твой запах.
И ничего я не могла с этим поделать, тем более, что мне ведь тоже нравился его запах, а тело отзывалось на его ласки, и пальцы его сводили меня с ума, и он это знал, чувствовал, питался моим удовольствием и не скрывал этого. И я садилась к нему на колени, откидываясь на него, если он сажал меня к себе спиной, или прижимаясь всем телом, кладя голову на плечо и даже тихонько целуя его в шею, если он сажал меня к себе лицом. Я была ему ласковой кошкой. Ласковой и послушной. И, как кошка, скучала, когда его слишком долго не было рядом, а когда он появлялся — ждала, когда он меня к себе позовет. И погладит, и приласкает.
Я любила его в те минуты. Мне было с ним и хорошо, и плохо. Его ласки были приятны, но я же все–таки человек, и мне хотелось, чтоб меня любили. Как равную, как партнера, а не как зверюшку. Мне слишком мало быть — просто кошкой. И в такие минуты я тихонечко плакала у него на плече, а он все так же рассеянно гладил меня, делая вид, что не замечает.
А еще в такие минуты с ним можно было разговаривать. Все остальное время он бывал слишком занят. Деловой и официальный, он появлялся, отдавал поручения, спрашивал результаты и вновь исчезал.
А перебирая в тиши кабинета мои волосы (которые он расплетал, наверно, гораздо чаще, чем расстегивал мне пуговички на блузке), он порой интересовался моей учебой, друзьями–приятелями, жизнью в семье. Я пыталась расспрашивать о нем, но он не любил конкретных вопросов, вернее — почти никогда не давал конкретных ответов. Особенно о прошлом. Или о том, что происходит за Бездной.
Я рассказала ему сказку о Верховном Кураторе. Он посмеялся.
— Знаешь, чем хороши дети? Даже если каким–то образом они и угадывают правду, им все равно никто не верит.
— Так это правда?
— Если ты обо мне — то не совсем. Я скорее координатор. Я не руковожу вашей страной. А вот работающие здесь вампиры мне подотчетны. Я могу единолично принимать решения по текущим вопросам. Но все, что касается глобального вмешательства в жизнь людей, каких–то серьезных изменений существующего порядка вещей решается только через Владыку и Совет Вампиров. Мой голос в этом Совете — ровно один.
— А почему именно ты?
— Других дураков не нашлось, — он фыркнул. — Знаешь, за некоторых вечно кто–то приходит и что–то делает. А мне почему–то все время приходится делать все самому. Не то родился не в ту луну, не то не умер вовремя.
— А ты бы хотел умереть?
— Нет, конечно. Хотел бы — умер. Вампиры не бессмертны, способы есть.
— А почему ты живешь здесь, а не в столице?
— Столица на юге, Светлогорск в центре. Да и до Илианэсэ отсюда ближе.
— А зачем тебе быть еще и куратором факультета?
— Вот без этого я, если честно, уж точно бы обошелся. Но Верховный Куратор не может работать врачом в городской больнице — не солидно. Да и должность эту светить не хочется. Но тогда остается просто рядовой врач в человеческой клинике — и опять не по статусу. Да и бумажной работы слишком много — откуда у врача столько? Так что приходится занимать вот эту милую должность. И статус куратора, даже рядового, вполне себе достаточен, и вопросов ни у кого не возникает.
— И почему вампиры такие вруны, обманщики и притворщики?
— У-у, ты бы знала, как мы врем сами себе…
Он ласково целовал меня в волосы, и отпускал — когда кончалась работа, надо было идти на учебу. И эта идиллия тянулась неделю, другую, третью…сколько–то тянулась, пока однажды он не сообщил мне, скользя ладонями по обнаженной пояснице:
— В ближайшую пару дней собери вещи, в пятницу вечером заберу тебя к себе.
— Что?
— Будешь жить у меня.
— Нет, погоди. Что значит у тебя? Ты меня, вообще, спросил?
— А должен был? Ну давай спрошу, сейчас какую–нибудь глупость в ответ услышу, потом ты вскинешься и убежишь. А в пятницу я все равно заберу тебя к себе. Так что, после того, как убежишь, вещи собрать не забудь.
«Глупость какую–нибудь» говорить не стала, просто ушла. Вот только дверью хлопнула, не сдержалась. Он меня не остановил, да и на утро ни словом не обмолвился по поводу моего самовольного ухода. Сунул какие–то письма для «вежливого ответа» («очень интересно, но идите лесом»), и покинул универ, пообещав вернуться после обеда.
Письма писать я любила. С абстрактными людьми как–то было легче быть и вежливой, и внимательной. Обязательно находила то, что мне (ну, в смысле, светлейшему куратору) очень понравилось в высказанном предложении, хвалила какие–нибудь дельные мысли и обещала, что непременно…ну, в смысле: как только, так сразу. А уж как я подпись его рисовала! У меня, по–моему, даже красивей, чем у вампира выходило. Анхен, глянув в свое время пару моих первых опусов, стиль одобрил, и в творчество более не вмешивался, ограничиваясь краткими указаниями по сути. В работе он мне доверял, и это было приятно.
